Форум

Жившие во владениях мукта крестьяне в источниках именуются "музари", т.е. держателями пахотного надела. Их отношения с землевладельцами предполагали уплату последним ренты в виде поземельного налога - хараджа. Кроме того, музари-немусульмане были обязаны выплачивать государству подушный налог - джизья. Впрочем, точное употребление этих терминов редко соблюдалось сельджукскими властями, нередко словом "джизья" выражалась вся совокупность повинностей немусульман, а "харадж" использовался для обозначения подушного сбора. Если поземельная рента имела, как правило, натуральное выражение и взималась в виде доли (чаще всего 20 %) выращенного урожая, то подушный налог представлял собой денежный сбор, величина которого варьировалась в зависимости от размеров состояния немусульман. В условиях, когда общий объем повинностей и формы их реализации устанавливались государством, степень личной поземельной зависимости крестьян от иктадара была невелика.

Вероятно, что в период утверждения власти Сельджукидов над Анатолией материальное положение земледельцев было не столь тяжелым, как при прежних византийских правителях, когда объем налогового гнета и степень произвола землевладельцев были явно выше. Это обстоятельство помогает лучше понять факт оживления хозяйственной жизни в Малой Азии.

Среди сельского населения Анатолии местный хронист XIII в. Ибн Биби выделял также категорию "дикхан". Этим словом в средневековом Иране первоначально обозначали землевладельца вообще, как крупного, так и мелкого, в том числе и крестьянина, выделившегося из общины или ставшего ее главой. Однако с XIII в. термин получил значение всякого крестьянина, как собственника, так и издольщика. Вероятно, Ибн Биби хотел обозначить им тех, кто, в отличие от музари, обрабатывали собственно государственные земли и имели дело непосредственно с агентами центральной власти. Последние выступали и как управляющие, и как сборщики налогов. В такой ситуации эксплуатация крестьян осуществлялась в централизованной форме, что было типичным явлением и для Византии IX-XI вв. и для многих мусульманских государств Ближнего и Среднего Востока в XI-XIII вв. Столь же общим был и принцип исчисления поземельного налога с дикхан, он определялся исходя ий величины земельного надела - чифта - и мог выплачиваться либо деньгами, либо натурой в соответствии с ценами, установленными властями или существовавшими на рынке.

Третьим компонентом сельского населения Малой Азии были кочевники-скотоводы, чей удельный вес к XIII в. несколько снизился в результате перехода части из них к полукочевому и оседлому образу жизни. Хотя в имеющихся источниках очень мало сведений о процессах, происходивших в среде номадов, но их влияние на сельджукское общество нельзя преуменьшать. Всем складом своей жизни они резко отличались от обитателей анатолийских деревень. Основным богатством для кочевников был скот, а земля, и прежде всего выпасы и пастбища, рассматривались ими как общеплеменное достояние. Поэтому они не признавали каких-либо форм личной и поземельной зависимости. Их отношения с представителями центральной власти всегда были напряженными, и государству вряд ли приходилось рассчитывать на регулярные поступления налогов от туркмен-скотоводов в Малой Азии.

Возможность - при благоприятных климатических условиях - быстрого увеличения поголовья скота создавала почти постоянную потребность в расширении площади пастбищ и усиливала напряженность во взаимоотношениях земледельцев и скотоводов. В столь неустойчивой ситуации появлялись дополнительные стимулы к упрочению деревенской общины, подчинению действий отдельных ее членов интересам коллектива. С другой стороны, характерные для кочевой среды эгалитаристские потенции тормозили процесс расслоения и дифференциации сельского населения, помогали сохранять низкий уровень социальной мобильности, присущий раннесредневековым обществам. Ясно, что постоянное присутствие значительной массы туркменских номадов способствовало воспроизводству родоплеменных традиций и сдерживало развитие частнособственнических тенденций в аграрной сфере сельджукского государства.

Иной была ситуация в анатолийских городах. Сельджуки унаследовали от византийцев высокий, по средневековым меркам, уровень урбанизации. По сообщению Симона де Сент Квентина в Конийском султанате насчитывалось свыше 100 городов, а арабский географ Абу Сайд писал о 24 провинциальных центрах, в каждом из которых были свои губернатор и судья-кадий, мечеть и бани, свои торговцы тканями. Наиболее крупным населенным пунктом была столица - Конья, обустроенная и процветавшая благодаря заботам сельджукских султанов. Ее население насчитывало до 100 тыс. жителей. Арабский путешественник Ибн Баттута, побывавший в городе в 30-х годах XIV в., отмечал: "Это большой город, хорошо застроенный, изобилующий водой и ручьями, садами и фруктами. Улицы Коньи очень широкие, базары расположены удивительно [хорошо] и каждый цех занимает отдельное место". Вторым по величине и значимости был Сивас, разбогатевший на транзитной торговле. Немногим уступали ему Кайсери, Анталья, Синоп, Эрзинджан и Малатья. В основном сельджукские города были продолжением византийских, хотя многие из них образовались новые наименования.

Если в анатолийских селах сохранялась этническая и религиозная однородность, то города отличались сложным составом населения: с "людьми низкими и ремесленниками" соседствовали эмиры, султанские сановники и их челядь, рядом с мусульманами жили немусульмане. Внешний вид городской застройки довольно точно отражал неоднородность городского населения. Вот как описывал Конью великий поз и мыслитель XIII в. Джалаледдин Руми в послании своему сыну "Взгляни, сколько тысяч домов, дворцов, принадлежащих эмирам вельможам и икдишам. Дома купцов и икдишей выше, чем дома ремесленников, а дворцы эмиров возвышаются над домами купцов; точно так же купола храмов и дворцы султанов возвышаются над всеми остальными..."