Линия жизни (сборник рассказов)

Про стихоплетов, байкоманов, аккордеонистов и бОянистов, художников, фотографов и вышивальщиц крестиком.
Буду постить выборочно. Начну с рассказа, выставленного мной на конкурс по борьбе с наркоманией.





Записки наркозависимого или Тайна красной коробки



На ощупь стена оказалась гладкой и скользкой до отвращения. В пещере было темно и сыро, капли влаги тут и там падали с потолка, орошая все вокруг неприятным ощущением чьего-то присутствия. Я зажег свечу. Не видя дальше собственного носа, я попытался продвинуться вдоль стены, ориентируясь на ощупь, но - тщетно, что-то большое и мягкое преградило мне путь. Я попытался рассмотреть, что же явилось моей преградой, как из темноты раздалось недовольное урчание. Не понимая, с какой стороны меня поджидает опасность, я прижался к стене - единственной опоре, которую имел, и замер.
Урчанье стихло. Но вместо этого возник звук, похожий на стук маленьких детских каблучков. Я затаил дыханье и еще больше вжался в стену. Тук-тук-тук, тук-тук-тук. Вдруг чья-то костлявая рука вынырнула из темноты и схватила меня за шею. На долю секунды мне показалось, что я видел лицо, лицо маленькой девочки, но до того сморщенное и обезображенное шрамами, что и старухой существо, которому оно принадлежало, можно было бы назвать с большим трудом.
Рука казалась железной, и все крепче сжимала мое горло, не давая мне никакой надежды освободиться. Все мои попытки ослабить хватку ночного убийцы были тщетны. Не оставалось ничего, кроме как закрыть глаза и терпеливо ждать, когда же палач наконец закончит свое черное дело. Я зажмурился так крепко, насколько мог себе это позволить в данной ситуации, и проснулся.


Лежу, без интереса пялясь в свежевыбеленный потолок. Почему-то в больничных палатах потолок всегда бугристый, с сырыми щелями, через которые сюда проникают ночные кошмары, и серыми подтеками, словно кто-то вечно плачет там, наверху. Должно быть, кому-то сейчас хуже, чем мне, хотя, куда уж хуже.
Когда побелка утратила для меня всякий интерес, я стал с упоением разглядывать шрамы на руках, вернее, на том, что от них осталось. Казалось, они сливаются в сплошной узор, нечто вроде таинственных иероглифов. Кажется, я в первый раз увидел такие на той самой красной коробке… Но гораздо большей загадкой казалось мне тогда то, что было внутри. Её содержимое неотвратимо манило меня своим пленительным разнообразием: иглы и шприцы всех мастей и колибров, таблетки всевозможных форм и расцветок…


Дом меня угнетал. Эта тяжелая, дубовая мебель, эти пахнущие серой пылью шторы вгоняли меня в панический страх одиночества и осознания собственной ненужности и никчемности. Большие настенные часы били набат всякий раз, как я, в припадке свалившись на пол, колотил обеими руками по полу, то поджимая, то судорожно выталкивая из-под себя ноги. Тетя Анна ежесекундно приносилась на место происшествия, но так же быстро предпочитала унестись на кухню за сердечными каплями, по дороге истово причитая о моей бедной доле. Через полчаса я обычно уже полусидел в своей уютной кроватке, закутанный двумя теплыми одеялами; голова моя покоилась на подушке, отчего-то слабо пахнувшей молоком и лесом, а рядом, на стуле, размещалась тетя Анна, заботливо воркуя, наливавшая мне достаточно горячего чаю с достаточно сладким медом, которого я, признаться, не любил совершенно. Мысли мои и мечты в такие моменты сводились только к одному - коробка! И я тут же спешил их реализовать…


Я сплю в поездах. Потому что стук колес и мерное покачивание напоминает мне колеблющуюся люльку и руку матери, приводящей ее в движение, матери, которой у меня никогда не было. Когда вы принимались голосить, взывая к ласке и грязными ручонками зажимая ссадинку на коленке, мне приходилось молча отворачиваться к стене: как ни зови, как ни старайся, мама не придет. Никогда. И я это знал. И уголек надежды с каждым днем неукротимо таял в моих не по-детски серьезных глазах. А тени ласково смеялись надо мной, почти как мама, та близкая детским фантазиям и непостижимо далекая испещренному карандашом скорби разуму. Однажды у меня поднялась температура, и тетя Анна была вынуждена вызвать врача на дом. Торопливо разувшись, он прошествовал, нет, влетел в залу, где под двумя одеялами покоилось мое едва дышащее тело. Натянуто улыбнувшись, он вытащил из чемоданчика градусник и попытался измерить, казалось, ожидавшую того самого момента температуру.
Ртуть замерла, поколебавшись, у отметки сорока градусов. Доктор тяжело вздохнул и достал несколько остро пахнущих больницей предметов. Ими оказались одноразовый шприц, ампула летической и пузырек с неизветной жидкостью, вата и стерильная салфетка. Разместив салфетку на столе, а все остальное более чем удачно на ней, он принялся доставать остальные колбочки и баночки, пробирочки, горшочки, бумажки, которые почему-то потеряли очертания, через несколько секунд и превратились в огромное серое пятно, стали отдаляться, покуда не исчезли совсем. Меня накрыла темнота.
Я проснулся от резкой боли и первым делом позвал маму, хотя ответ знал заранее: она не придет. Её нет. Есть только слабое напоминание: инициалы на крышке красной коробки, до которой сегодня как никогда трудно дотянуться…


Горячая земля скалилась трупами мелких животных, украшавших ее уродливое величество подобно тому, как алмазы украшают царский венец. Мусор вперемешку с прелыми листьями резко контрастировал с клоками грязно-белого снега сродни тому, как зуб, пораженный кариесом, предательски омрачает улыбку. Я неспешно ковылял, дополняя собой и без того унылую картину пробуждающегося от зимнего сна города; костыль мой то погружался, то выныривал из жидкой грязи, и с каждым шагом боль моя становилась все более нестерпимой. Мозолистые пальцы ритмично двигались в такт неуклюжим покачиваниям, которые с большой натяжкой могли бы быть названы передвижением. Внезапный порыв ветра сбил меня с ног. В тот момент отчаянье обуяло меня, и беспомощность стала всеобъемлющей. Я лежал, уткнувшись лицом в жирную жижу придорожного месива, утопая в собственной ничтожности, как лжеапостол тонет, не в силах устоять на водной глади. Мимо по-мышиному тихо шуршали машины; сбоку щебетали назойливые пичуги, будто бы насмехаясь над моей бескрылостью и бесхребетностью. Я сжал ладонь в кулак и со злостью ударил ею по зеркальной поверхности лужицы, - вода горестно захлюпала, вторя моей природе. "Фу-у-у", - тяжело выдохнул я, почувствовав груз ботинка на своей спине. Я разжал пальцы только тогда, когда рука начала нестерпимо саднить. Я хотел приподняться, но
мое туловище внезапно обмякло, я осел на бок и зарыдал. Никогда еще не плакал я так долго, и боль еще никогда не была такой сладостной. Волны истерики то накатывали на меня, то уходили прочь, покуда я не почувствовал в себе иглу. Белое, что-то белое. Врач? Ангел! Свет наконец-то померк. Я потерял сознание. Последнее, что я запомнил, было серое и бугристое, как осиное гнездо, лицо матери, нависшее надо мной, словно грозовая туча, синие желваки, волнообразно пересекавшие ее шею, и красную коробку в трясущихся руках…
Изображение
Аватара пользователя
Папарацци
SCRIBLERUS
 
Сообщения: 7266
Фото: 48
Регистрация: 30 июл 2005
Откуда: Брянск

Модераторы

zabiyaka, MissMatroskina

Навигация

Вернуться в Таланты нашего сайта

Кто сейчас на форуме

Сейчас этот раздел форума просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1